— Не узнаешь?
— Вы из 3-й дивизии?
— Черт возьми, Мартин! Я Вальтер Бюрен. — Он снял пилотку и тряхнул головой.
— Вальтер?
Действительно, это был Вальтер. Подойди он просто и попроси прикурить, Мартин ни за что не узнал бы старого друга.
— Вальтер!
Хлюпая грязью и сдвинув на бок кобуру, он сделал шаг навстречу. Они обхватили друг друга руками.
— Не может быть! Вот это встреча! Как ты сюда попал?
— Сам не пойму. Последние три месяца я работал инструктором в горном лагере. Кому-то пришла в голову мысль скоренько переделать несколько пехотных дивизий в горные. Слыхал о «Горной крепости»? Ну так вот. Собрали нескольких человек вроде меня… Я ведь одно время до войны уже поработал инструктором. Потом расскажу подробнее. Сколько же мы не виделись?
— Да с тех самых пор, как попрощались в альплагере в тридцать восьмом. — Мартин посчитал в уме. — Шестой год пошел. Я уж, откровенно говоря, и не думал тебя вовсе увидеть.
— А я знал, что встретимся!
— Так ты что, тоже попал в эту чертову бригаду? Где тебя-то выловили?
— Узнали, что я немного говорю по-английски. При переводе в тыл я заполнял какую-то анкету и сдуру написал об этом. Недавно пришел приказ ехать сюда. Моя часть километрах в трех по той дороге. Слушай, по-моему, затевается какая-то заварушка. Час назад я видел, как с грузовиков выгружали тюки с американской формой. Ну а вы, господин оберлейтенант? Как вас угораздило?
— Слушай, черт бородатый, видишь вон тот сарай? Приходи туда часам к десяти. Я разберусь с делами, и мы обо всем поговорим. — Мартин хлопнул себя по тяжелой фляге. — У меня тут кое-что есть, но, если и ты захватишь, лишним не будет.
Через несколько часов они сидели на пустых снарядных ящиках в заброшенном сарае, запримеченном Мартином еще накануне. В железной печке потрескивали дрова. В дверной проем смотрели первые декабрьские звезды. Потом звезды погасли и закружились снежинки.
Они разложили консервы, хлеб, сняли с фляжек и поставили на импровизированный стол из рассохшегося бочонка бакелитовые стаканчики и проговорили до самого утра.
— После высокогорного лагеря я вернулся обратно, в нашу часть, — начал свой рассказ Вальтер, — но вскоре опять попросился наверх с новой группой кандидатов в альпийский батальон. Мне разрешили вторую попытку. Однако чуда не произошло. Когда мы шли вдоль обрыва или по узкому мостку над ущельем, я опять терял власть над собой. Я с трудом удерживался, чтобы не схватиться за товарища и не заорать благим матом.
Однажды, когда был день отдыха, я попросил разрешения отлучиться из лагеря и взял с собой веревку, крючья и молоток. Неподалеку, на южном склоне, была стена над стометровым обрывом. К ней вел узкий карниз, а дальше — плоскость, почти без выступов. Я вбил первый крюк и медленно двинулся по этой стене на самую середину. Сначала я старался не смотреть вниз и не думать о высоте. Я весь сосредоточился на крючьях, карабинах и репшнурах. Но пот катил с меня градом, и вовсе не от жары. Когда я достиг самой середины, то оказался на нулевом угле. На абсолютной вертикали. Я висел, едва касаясь скалы, а подо мной, метрах в восьмидесяти, стоял туман, из которого поднималась стена, так что я даже не видел ее подошвы.
Я заставлял себя смотреть вниз, а когда мне становилось совсем плохо, приникал ладонями и щекой к скале, рассматривал на ее поверхности щербинки и выступы и думал о доме, нашем городе, вспоминал почему-то твою дуэль. Становилось легче. Потом я снова смотрел вниз, крутился на веревке и раскачивался. Буквально молотком я вбивал в свое сознание мысль, что я паук, буду жить на этой скале и висеть так вечно. С собой у меня была фляга и немного еды, а за спиной висел карабин. Через силу я заставлял себя пить и есть, а потом, намотав ремень карабина на руку, орал во все горло и стрелял вниз, в облака.
Так я проболтался часов шесть. Сплел себе удобное сиденье. Чтобы не замерзнуть, делал зарядку. Мочился прямо вниз и ругался последними словами, посылая ко всем чертям эту высоту. Затем по старым крючьям вернулся назад на карниз и, совсем окоченевший, пришел в лагерь.
На следующее утро мой командир подозвал меня и спросил, знаю ли я стену на южном склоне. Он имел в виду то самое место, где я упражнялся накануне. Когда я ответил, что знаю, он предложил мне пройти ее ведущим группы из пяти наших лучших альпинистов. Оказывается, он наблюдал за мной в бинокль с расположенного ниже нашего лагеря плато, где был небольшой горный пансионат и куда мы спускались в дни отдыха помыться в бане и посмотреть кино.
И я прошел ее. И по моим крючьям прошли остальные. А когда мы висели в самой середине, устроив привал, и ждали, когда уляжется дрожь в руках, я один из всех достал бутерброды, ел их и рассказывал старые анекдоты. Правда, никто не смеялся.
Потом я несколько месяцев работал помощником инструктора в нашем лагере, а когда приехал в Брауншвейг, то разминулся с тобой. Ты как раз закончил училище.
А потом Польша. Мы шли через перевал Дукла на Лемберг, и это уже была война. Помогая артиллеристам, мы тащили их лошадей и осликов с пушками, помогая саперам, наводили переправы. Мы прошли триста километров, и там, в Карпатах, я впервые услышал свист пуль и увидел иссеченные каменными осколками лица товарищей.
Ну а потом были Франция, Бельгия, Голландия. Мы форсировали Маас и впервые схлестнулись с французами под Рокруа Но самые кровавые бои нас ждали в Югославии…
В начале сорок первого я получил письмо от Мари Лютер. Она узнала номер нашей полевой почты у моих родителей и написала. Писала она в основном о тебе. Тогда я узнал, что ты служишь в Норвегии у Дитля и получил крест за Нарвик. Значит, ты был в 3-й дивизии, и в Польше мы находились недалеко друг от друга..