Шестая книга судьбы - Страница 66

Позади свиты на некотором удалении шли шесть музыкантов в звериных шкурах. Каждый нес на плече большого диаметра тонкий рог из позолоченной меди. За ними следовали рабы, несшие несколько пустых паланкинов на случай, если консулу и старшим сановникам надоест идти пешком. Далее в поводу с той же целью вели несколько скакунов в богатой упряжи. Потом шли какие-то люди, потом пешие солдаты, потом верховые…

Иногда трубачи подавали протяжный сигнал. Этот звук и двадцать четыре рослых ликтора, набранных наверняка из корнелиев, должны были известить каждого, что идет император, избранный легионами, консул и уже пожизненный диктатор, назначенный сенатом, спаситель отечества, провозглашенный своими сторонниками из партии оптиматов, и, наконец, Сулла Счастливый — хозяин Рима.

Иногда он останавливался и заговаривал с кем-нибудь из жителей, в страхе ожидавших императора у своих домов. Мимо других проходил, не удостоив даже поворотом головы. Никого на этот раз не убивали, но Элианий видел, что семенящий позади Суллы Хризогон иногда что-то записывает на восковой табличке. А поскольку проскрипционные доски, хотя и не такого, как в первые месяцы, размера, все еще продолжали выставлять на Форуме, он понимал, чем может обернуться пометка, сделанная Хризогоном.

Процессия неумолимо приближалась. Элианий узнал в одном из ближнего окружения Марка Красса. Потом разглядел еще несколько знакомых лиц.

Пройдет мимо или…

— А тебя я знаю, патриций, — произнес Сулла, поравнявшись с Элианием. — Ты всегда сидишь напротив меня в комициях, понурив голову. Ты вечно чем-то недоволен. Ты о чем-то скорбишь?

— Это Авл Элианий, император, — сказал вполголоса оказавшийся тут же Катилина, — сын Гнея Децимуса Элиания, военного префекта в одном из легионов Гая Мария.

— Твой отец был популяром? — спросил Сулла.

— Он был солдатом, консул, и воевал в армии Мария, так же как и ты в свое время.

Элиания пронзил сладостный озноб: он ответил так самому Сулле.

— А потом?

— Он пал в битве с кимврами много лет назад.

— Я понял, о чем ты скорбишь, — сказал Сулла, выбирая из своей корзинки большой сочный персик. — Тебе жаль те времена, когда здесь бесчинствовал бородатый, выживший из ума старик. Тебя он не тронул. Почему?

— Марий не тронул тогда и некоторых из тех, кто стоит сейчас рядом с тобой, консул.

Элианий посмотрел на каменные лица ликторов, на их сверкающие секиры, на ухмылку молодого Красса. Он понимал, что жизнь ускользает из его рук, но отнюдь не был парализован страхом. Как обычно, к середине видения он уже осознавал себя профессором истории, хотя еще и не на все сто процентов.

Сулла надкусил персик. Сок потек у него по подбородку и стал капать на белую кожу нагрудника. Он смотрел на собеседника равнодушно и все же с некоторой заинтересованностью.

— И все-таки тебе жаль прошлого, которое я хочу уничтожить. Ты понимаешь — я говорю о недавнем прошлом.

— Не все и в недавнем прошлом заслуживает искоренения. — Элианий, впервые оказавшийся в центре всеобщего внимания, решил подыграть устроителям действия.

— Поясни.

— Твои легионы, консул, комплектуются и обучаются так, как в свое время установил Марий. Твои аквилиферы носят на древках серебряных орлов. Эти символы легиона также введены Гаем Марием. Прежде чем стать твоим врагом, он сделал много рационального, и, как умный человек, ты не отвергаешь его нововведения, даже если их автор тебе ненавистен.

Казалось, Сулле понравился ответ. Возможно, он давно не слыхал дерзких речей и теперь получал удовольствие.

— А что ты слыхал о пропавшей Сивиллиной книге?

— Только то, что она пропала, консул.

— Врешь! Ты наверняка слышал, что тот, к кому она случайно попадет, не должен разматывать свиток и читать текст. А если он все же подсмотрит несколько стихов, то обязан молчать о них до скончания своих дней. Книга Кумской сивиллы перестанет быть священной, если ее тайны откроются черни.

— Признаю, это я слышал.

— В другой раз не торопись отвечать. А какое наказание грозит тем, кто ослушается?

— В Риме теперь только одно наказание, консул, — смерть.

— А я думал, ты скажешь «общественное порицание сената».

Сулла показал на Элиания пальцем и захохотал. Тут же засмеялись остальные. Когда он смолк — все замолчали тоже.

— А почему ты не называешь меня диктатором или спасителем отечества? Или вот, как Хризогон, Солнцем Италии? Все консул да консул.

— Консул — по-прежнему высшая должность в республике, — спокойно ответил Элианий и, протянув внезапно руку, вытащил из корзинки своего собеседника какой-то фрукт. При этом Сулла проводил движение его руки растерянным взглядом, а по толпе прошелестел вздох удивления. — Диктатор — немного тяжеловесно для частной беседы, император — это скорее для твоих ветеранов. Во всех остальных твоих званиях, согласись, есть доля лести. Впрочем, — Элианий смачно чавкнул фруктом, которым оказалась сочная груша, — если хочешь, могу называть тебя «мой фюрер». Бьюсь об заклад, до этого не додумался бы и твой Хризогон.

«Интересно, как они будут меня убивать?» — подумал профессор и содрогнулся.

Сулла задумчиво доел персик, но продолжал молча обсасывать косточку. Каталина что-то зашептал ему на ухо. Элианий решил подбавить:

— Один народ, один рейх, один фюрер! Зиг хайль! — Он посмотрел в глаза Сулле. — Скоро ты поймешь, что ничего не добился, кроме ненависти, и сбежишь в деревню кропать мемуары, которые все равно потеряют. — Он перевел взгляд на Красса. — А тебе в глотку вольют расплавленного золота. Правда, еще не скоро. А тебе, Великий, — Элианий повернулся к Помпею, — египтяне должны были в будущем отрезать голову и преподнести её в подарок Юлию Цезарю, которого недавно по ошибке казнил ваш патрон. Ума не приложу, как теперь они станут выпутываться. Кстати, сейчас ты должен быть на Сицилии, а не ошиваться тут без дела.