Шестая книга судьбы - Страница 101

101

— Сначала не был уверен, а потом решил его сперва поймать, да и прямых доказательств у меня не было. — Мортимер вздохнул. — Но поймать оказалось не так просто.

— Почему?

— Эти сцены напичканы таким количеством статистов, причем не нашей разработки. Поди разбери, кто есть кто. А этот тип, если он там действительно шарит, в чем я уже не сомневаюсь, достаточно осторожен. Одно я пока знаю твердо: в контакт с клиентом он еще не вступал.

— Час от часу не легче, — все более озабочиваясь, проговорил Карел. — Придется докладывать. А ну как это кто-нибудь из журналюг? Представляешь, что будет? Слушай, ни за что не поверю, что Мортимер не может выловить шпиона. Ты-то сам там в какой ипостаси?

— Я там собака.

— Что?

— Бегаю в образе уличной дворняжки. А что? Могу подойти к любому, не вызывая подозрений. Есть, конечно, и минусы. Например, на заседания сената меня не пускают Но посторонний туда тоже вряд ли проберется. Все сенаторы, магистраты, обслуга и охрана из моего реестра. А вот уличная толпа состоит из виртуалов второго и третьего порядка. Их очень непросто идентифицировать. В большинстве своем это обычные статисты-болваны с примитивным набором функций. Но не все.

— Так, может, и нет никого?

Мортимер рассеянно посмотрел на выпучившегося на него из стены фалигозавра, ткнул в его глаз пальцем, и рыбина отпрянула.

— Да нет, Карел, есть. Кто-то написал на Цезаря дорос, якобы тот затеял заговор против Суллы. Его арестовали и тут же казнили. Это Юлия-то Цезаря, который ещё ничего не успел, кроме как жениться! Из виртуалов на такое никто не способен. Это явный вызов постороннего. Над нами просто издеваются.

— А как ведет себя клиент?

— Трудно сказать, ведь в голову к нему не залезешь. Но думаю, что примерно к середине каждого сеанса он уже не столько Элианий, сколько профессор Мюнхенского университета. Ты сам просил использовать минимальный уровень внушения. Да-а-а, надо было мне стать его рабом Кратилом вместо собаки. Побоялся, что не смогу соответствовать этой роли: я все же не романолог, а он хоть и нацист, но преподаватель древней истории.

— Да никакой он не нацист.

XVII

Когда Гитлер начал Восточную кампанию, Эрих перестал ходить к Вангерам. Не потому, что он принял такое решение, а просто, пропуская раз за разом очередной воскресный вечер, когда обычно захаживал к ним на часок, он думал, что придет как-нибудь потом. Но это потом наступило только весной следующего года.

Из своего киоска на Людвигштрассе ему пришлось уйти еще в июле 41-го. Его место занял какой-то пожилой инвалид — участник Великой войны, — а Эрих устроился гардеробщиком в Народном театре. Как-то в середине сентября он увидел Эрну. День был пасмурным, с легким дождиком. Она пришла в сопровождении морского офицера, и когда прихорашивалась у зеркала, тот взял ее плащ и вместе со своим сдал Эриху. После спектакля все повторилось, но в обратном порядке. Так что девушка его не заметила. Он же только услышал обрывок их разговора.

— Жаль, что запретили критику, — сказала Эрна, стоя у зеркала. — Ты обратил внимание на Абигайль, которая все время испуганно таращилась на суфлерскую будку?

В тот день шел «Стакан воды».

— Эта актриса подменяла заболевшую. Нет, в целом отыграли неплохо. Ты чересчур строга, — ответил ее спутник.

«Настоящая светская дама, — подумал тогда Эрих. — Красивая пара, но они не созданы друг для друга и никогда не поженятся». Почему он был уверен в этом? Потому что знал. Как знал и о многом другом.

О дате начала войны на Востоке он знал давно. И чем все закончится — тоже. Ему были неинтересны разговоры на эту тему, неизбежно заполнившие кухню и коридоры их большой квартиры у бенедиктинского монастыря. Такое поведение не ускользнуло от соседей, и за спиной Эриха стали шушукаться. Все знали, что он русский, и относились к этому по-разному. Многие — никак, некоторые до поры до времени — даже сочувственно, а один зловредный субъект все время терроризировал его вопросом: «Когда русские придут и возьмут Берлин?» Если бы он знал, этот уборщик мусора из Ботанического сада, что задавал свой идиотский вопрос единственному в мире человеку, который мог на него ответить предельно точно!

Проходили месяцы и даже годы. Зловредный сосед перестал спрашивать о сроках взятия Берлина, а однажды его нашли лежащим на полу своей комнаты: он умер в дни траура по 6-й армии.

В начале 1942 года Эрих неожиданно потерял и работу в театре. На его место опять нашлись желающие. В те годы происходила резкая переориентация производства и перераспределение рабочих рук. Закрывались тысячи мелких предприятий и лавок. Тех самых лавок, что когда-то были главной опорой Гитлера на выборах. Угрозы безработицы, конечно, не было: молодых и здоровых поглощал вермахт, мастеровых и людей постарше — заводы и фабрики крупных концернов. И только совсем пожилым, да еще не обладавшим ни имперским гражданством, ни заслугами перед рейхом, приходилось туго.

Единственное, что удалось Белову, это устроиться помощником сортировщика писем на почте. Работа через день по вечерам за пятьдесят рейхсмарок. Вскоре после этого теплым весенним днем он повстречал на Людвигштрассе Эрну и пообещал ей, что навестит их.

И Эрих сдержал слово. Его воскресные визиты к профессору возобновились, а через несколько месяцев не без помощи фрау Вангер ему даже удалось выхлопотать себе в «Трудовом фронте» небольшую пенсию по старости.

Возвращаясь как-то с работы, Эрих решил укоротить путь и пройти через разрушенный недавно уличный квартал. Было уже совсем поздно, но светила полная луна. Он воровато огляделся и скользнул за ограждение с запрещающей надписью.

101