Впрочем, Эрна не столько сидела, сколько бегала вокруг стола, обслуживая гостей. Невзирая на целый день,
проведенный с матерью и помогавшей им Мари на кухне, она постоянно вскакивала, чтобы подложить кому-нибудь салат или сбегать за горячим.
На Мартине был отстиранный и отглаженный, но далеко не новый китель со всеми наградами и значками. Он, когда-то стыдившийся отсутствия Железных крестов у отца, имел их теперь все три — максимально возможное количество на этой войне. Дальше уже шли листья, мечи и бриллианты.
Все обращались только к нему, но мало кто выслушивал ответы самого виновника торжества. Если кто-нибудь задавал вопрос, то тут же находился другой, кто спешил на него ответить.
— Мартин, расскажи, как выглядят эти иваны вблизи. Правду говорят французы, что, если поскоблить русского, отыщешь татарина?
— А я вам скажу, что не надо никого скоблить. В этой стране живет полторы сотни племен, и русских там не больше половины…
— Совершенно верно! Они этим еще и гордятся! Не нация, а какой-то сброд, еще почище американцев.
— Если бы не их территория и собачий холод…
— А вот пусть нам профессор объяснит, как это они умудрились оттяпать одну шестую часть суши, да так, что никто и не заметил? А, Готфрид?
Дети, окончательно освоившись, сгрудились возле Мартина, рассматривая его кресты. Эрна взяла на колени маленького мальчика — младшего брата Мари — и что-то рассказывала.
Когда гости разошлись, порядком захмелевший профессор увлек сына в свой кабинет, плотно закрыл дверь и заговорщически подмигнул.
— Пока женщины убирают со стола, можно и покурить. Как! Ты все еще не куришь? Молодец. А я нет-нет да втихаря… В молодости-то я коптил, как паровоз. Пришлось бросить из-за твоей матери. — Он выключил свет и слегка приоткрыл окно. — Ну а теперь скажи-ка мне, Мартин, что там со Сталинградом? Когда все-таки будет прорыв? Чего ждет Манштейн?
— Какой прорыв, папа! Манштейн вот-вот сдаст Ростов. Ты посмотри на карту!
— Но надо же что-то делать!
— Бывает, когда сделать ничего нельзя.
— Что же будет?
— Они либо сдадутся, либо погибнут. Причем скоро.
На следующий день Мартин был приглашен в фотостудию для официальной фотографии на почтовую карточку. Фотограф пообещал превратить его потертый фронтовой мундир в почти новый.
— Штаны нас не интересуют — они не попадут в кадр. Все остальное я подретуширую. Главное, молодой человек, держитесь раскованно и выполняйте все мои указания. Снимок не семейный, и я несу за него полную ответственность. — Продолжая настраивать камеру и осветительную аппаратуру, он говорил не переставая. — После отмены ваффенроков в сороковом и шнуров-аксельбантов в сорок первом люди продолжают их надевать, особенно для свадебных снимков. Тем не менее образ фронтовика становится все популярнее. Мятый выцветший китель, фуражка с заломом и без шнура, непременно потертый ремень. По-иному сразу видно, что и на фронте-то не был, а туда же. Вы догадываетесь, о ком я говорю, — явно намекал на тыловых эсэсовцев и полицейских фотограф. — Так, чуть левее и повыше голову… Ещё чуть-чуть влево, чтобы показать нашивку на рукаве. Вот так хорошо… Теперь попробуем улыбнуться…
От фотографа Мартин вырвался только через час. Его сразу же подхватили ожидавшие в холле Эрна с Мари. Несмотря на холод, они отправились гулять.
— Как твой Нельсон? — спросил Мартин сестру, когда вечером, усталые, они вдвоем поднимались на свой этаж.
— Клаус? Ты же знаешь, он уехал далеко за границу, и у меня с ним нет никакой связи. А что?
— Да так… Когда обещал вернуться?
— Осенью. Но… у меня почему-то нет в этом уверенности.
— А что потом? Ты его… любишь?
Эрна остановилась и сказала вдруг очень твердо:
— Да, Мартин. Он очень хороший человек, прямой и честный О свадьбе мы, правда, не говорили, но это ведь и так ясно. Надеюсь, вы не против, господин кавалер? — Сменила она тон на шутливый.
— Да нет. Хотелось бы, конечно, посмотреть на этого типчика. Все-таки единственная сестра.
— Без тебя никакой свадьбы не будет, Мартин! Поэтому если не хочешь, чтобы твоя единственная сестра осталась старой девой, не вздумай там погибнуть, на фронте!
— А если так выйдет?
— Не говори так. — Эрна обняла брата. — Если уж на то пошло, мне не нужен никакой Клаус, только ты возвращайся. А потом… потом мы все-таки поженимся.
Через неделю Мартин уехал. Накануне ночью была обращена в руины значительная часть Регерштрассе, а в день его отъезда в Германии объявили траур.
— Ты чего такой невеселый? — поинтересовался инженер Карел у Мортимера Скамейкина, ведущего сотрудника бюро «Виртуальные сновидения и исторические иллюстрации», последним шедевром которого стала реконструкция Вавилонского столпотворения со ста тысячами юнитов. Они курили в Зимнем саду, равнодушно созерцая плавающих на плазменных панелях стен диковинных зубастых рептилий. Те медленно шевелили гигантскими фиолетовыми водорослями, время от времени пожирая друг друга, и иногда пялились своими выпученными глазами на посетителей сада, лениво пережевывая только что схваченную жертву.
— Да понимаешь, ерундовина какая-то получается с этими снами вашего Вангера.
— Что такое?
— С самого первого сеанса у меня было ощущение присутствия в них постороннего. А сейчас я в этом совершенно уверен.
— Постороннего?
— Ну да. Живого персонажа среди наших виртуалов.
— Кто же это может быть? — обеспокоился Карел. — Почему ты сразу не доложил мне или президенту?